Автор: нои-альбинои
Рейтинг: до R
4 драбблаМного слов было сказано, много сказок сложено.
Конечно, естественно, все они могли бы вырасти нормальными людьми, нормально чувствовать, нормально смотреть на мир, все делать нормально могли бы, как могли бы и мы.
И ты, и я, а что такого?
Так же думали о будущем, которое умещалось в одно "когда я вырасту".
Ну и выросли. Пидарасами, безбожниками, идиотами без мозгов и тормозов. Мы все. И ты, и я в том числе.
А что уж о них говорить?
О да, если бы он не съел дьявольский фрукт, не встретил Рыжего, не услышал о Короле Пиратов...
Конечно, если бы она не побеждала каждый раз, не смотрела с такой больной ревностью на его мальчиковое тельце, не расшиблась бы глупо и бесполезно на лестнице в кладовку...
Если бы. Такое чудесное слово. Делает невозможное теоретически возможным.
Делает нас, и тебя и меня, такими сопливыми мечтателями, что блевать охота.
И знаешь, в чем разница между нами, тобой и мной, и ними?
У них нет "если бы".
У них вообще нет будущего.
Если они говорят "я стану", "я буду", они не имеют в виду "когда я вырасту".
Их "я стану" это прочти что "я есть". Потому что их будущее - оно вот, сейчас, только что - перетирается меж пальцев, соскальзывает с языка. Они его ногами пинают - иди давай! И оно катится, послушное, как колобок, на миллиметр, на волосок впереди них.
И может быть, она своей смертью совсем другое хотела сказать. Может быть, она последний гвоздь в его гроб вбить хотела, мол, есть вещи, которых ты никогда не сможешь достичь и я тебе сейчас это наглядно продемонстрирую. А он просто понял превратно. Переврал по-своему, чтобы можно было жить дальше, а не сдохнуть тут же, над ее трупом.
"Я стану Лучшим в Мире Фехтовальщиком, Куина! За нас обоих!"
Наверное, она от этих его слов в могиле волчком вертелась или райское облако зубами рвала от злости. Хотя, вероятней, конечно, что адскую сковороду она зубами стачивала.
Но в итоге-то нет разницы, как было на самом деле, потому что он до сих пор идет по жизни с тем детским девизом, помнит ее лицо и носит ее меч.
---
Всегда остается надежда на спасение. Отделение реанимации или райские кущи - по сути одно и то же. С той только разницей, душа или тело.
Душа или тело?
Какова твоя ставка?
Он не успевает почувствовать, какова она на ощупь - поверхность пузыря в форме медвежьей лапы. Потому что кожа ладоней моментально сгорает. Ему кажется, будто он опустил руки в кислоту. Ему кажется, что кожа плавится, что мышцы стекают с костей, а кости трещат, чтобы в следующую секунду рассыпаться на тысячи...
В следующую секунду он делает рывок вперед.
В следующую секунду он остается на месте.
Что из этого правда? Что из этого ложь?
Настоящее расслаивается, шелестит опадающими листами бумаги из корабельного журнала, соскальзывает опадающими лепестками цветов - белых, как бумага или облака в небе, белых как смерть или снег или голые кости...
Он делает рывок вперед.
Он остается на месте.
Он парализован болью.
Он не чувствует боли.
Есть тысячи возможных вероятностей, но нет ни одной стопроцентно верной, как нет правильного выбора между душой или телом.
Душа или тело?
Какова твоя ставка?
Белая бумага, белые цветы, белая ткань на лице мертвой Куины, его белая рубашка, пропитывающаяся красным, красная жилетка Луффи промеж рожек Мерри, синее небо, сливающееся с синим морем, все тонет в синем, он тонет в синем, и вода заливает легкие, и шарики воздуха летят к поверхности прозрачными пузырями, и стенка пузыря в форме медвежьей лапы такая мягкая на ощупь, что продавить ее не стоит ни малейшего труда...
В следующую секунду он делает рывок вперед.
Легкость, с которой поддается шар, обескураживает, и Зоро просто проваливается в его внутренности.
Тогда все цвета, синий и красный, оранжевый и розовый, лазурный и желтый, все, что можно было когда-то увидеть, теряют смысл. Тонут во вспышке белого.
Душа или тело?
Какова твоя ставка?
К черту все ставки.
Луффи - станет королем пиратов!
Ророноа Зоро станет изуродованным трупом, удобрением для почвы Триллер Барк, телом в гробу, душой, отлетающей в рай.
Ророноа Зоро станет чем угодно, лишь бы в настоящем остались эти цвета – желто-красно-синий мальчик, стоящий меж деревянных рожек белой носовой фигуры, и синее небо, сливающееся с синим морем, и еще что-то важное, что-то, о чем он забыл, когда рванулся вперед и почувствовал, как мягко и почти без напора поддается поверхность пузыря в форме медвежьей лапы…
- Зоро! Зор-ро! Зо-о-оро! Ты живой, Зоро?!
- Если и был живой, когда я его притащил, то теперь точно сдох оттого, что ты так трясешь носилки.
- Ара. Черный юмор? Кок-сан, Вы сегодня сам не свой.
- А сегодня день чудес!
- Это будет чудом, если я успею зашить его прежде, чем кишки полезут наружу!
- Доктор-сан сказал слово «кишки». Кок-сан, вы были правы.
- Санджи-кун, что с ним случилось?!
- Понятия не имею. Какого нашел, такого принес.
- Это даже еще смешнее, чем предыдущая шутка.
- Женщина! Может быть, у тебя и прекрасное тело, но душа кошмарная!
- Зо-ор-ро-о!!!
Процессия замирает. Все замолкают и оборачиваются на крик.
Расстояние между ними уже добрых два метра. Луффи держится за край носилок, его руки двумя плетьми протягиваются над обломками каменных стен. Когда все останавливаются, он подходит ближе, и резина быстро сокращается, так быстро, что носилки тянет вперед. От этого кажется, будто они идут на встречу друг другу, хоть Зоро и лежит без сознания.
- Зоро, - говорит Луффи.
- Зоро, - повторяет он, подходя все ближе, останавливаясь рядом с ним.
- Зоро. Зоро. Зор-ро. Зоро. Зоро! Зо-оро…
Десять раз, двадцать, пятьдесят. Никто и не думает считать. Луффи все повторяет и повторяет его имя, он бы делал это до самого заката, пока солнце лениво перекатывалось по горизонту, а кровь стекала с носилок на разбитые стены, и маленький олененок, наплевав на все, штопал рваные раны, пока Луффи все повторял и повторял чужое имя, а солнце лениво перекатывалось по горизонту, а кровь…
Но Зоро открывает глаза. Медленно и тяжело, так что в наступившей тишине отчетливо слышно, как разлепляются склеившиеся веки, трещат ресницы, отрываясь, оставаясь на красной от крови коже.
Свет пробивается через сплетение соломинок в золотистой шляпе, рассыпается по лицу Луффи сотней мелких солнечных зайчиков. Его лицо гладкое, без единой царапины, без единого кровоподтека. Его лицо огромное, заслоняющее собой почти все небо. Только по краям желтой шляпы видны отрезки синего и, кажется, даже куски белых, неспешно плывущих облаков.
Зоро хотел бы еще долго смотреть на это солнце, пробивающееся через соломенную сеть, солнце, которое золотит лицо Луфии сотней крошечных причудливых веснушек, и на сочетание синего и желтого, красного на желтом и белого на синем, но глаза болят, как болит и все тело, и выбрать между желанием остаться и уснуть от усталости так сложно…
Почти так же сложно, как продавить стенку пузыря, полного чужой боли.
Почти так же сложно, как выбрать между душой или телом.
Очень просто.
---
Зоро делает глубокий вдох, набирает полную грудь воздуха и рыкает так громко и протяжно, что перепуганная чайка стрелой взмывает с верхушки мачты, а где-то в глубине корабля Санджи с дребезгом разбивает только что вымытую посуду.
- Кто-о капита-ан?!
- Я капитан! – с готовностью отвечает Луффи. Он радуется так искренне, будто бы не сам минуту назад просил Зоро «ну давай еще разок, ну давай, ну же!».
- Не слышу! Кто капитан?!
- Йа-а капитан!
Зоро замолкает, и Луффи приходится толкнуть его локтем под ребра, мол, чего молчишь. А Зоро сидит, обняв Луффи, смотрит на его темноволосую макушку, и старается дышать плавно-плавно, чтобы капитан, привалившийся спиной к его груди, не почувствовал качки.
- Еще разок. Последний. Еще разок, еще последний разок! – трещит Луффи.
А Зоро говорит уже по инерции, не замечая, что случайно нарушает все правила такой простой игры:
- Ты капитан.
Луффи поднимает на него лицо.
- Балбес. За нарушение еще штрафной тур. Поехали!
---
Он уже не резиновый человек, он просто мальчик из плоти и крови, и если укусить его за шею, то обязательно останется синяк, а если крепче сжать челюсти, то получится прокусить кожу, и тогда обязательно выступит кровь - красная, солоноватая, такая же, как у любого другого мальчика из плоти и крови.
…и если сейчас пустить ему пулю в живот, то она войдет в тело быстро и мягко. А пушечное ядро раздробит ему череп, как яичную скорлупу. Сейчас ему можно разбить нос кулаком, можно переломать все ребра, постепенно, одно за другим, благо, они выпирают так сильно, что не промахнешься. Ничего не стоит сломать ему руку или вывернуть колено из сустава. Убить его сейчас – проще простого.
И виноват в этом никто иной, как Защитник Капитана №1, Ророноа Зоро.
Если бы Луффи был Королевой Червей, а Зоро Валетом, то его зеленоволосая, вовсе не подходящая под жаркую масть голова заслужено слетела бы с плеч.
Зоро бы и сам не прочь отрубить себе голову, потому что (и он прекрасно это понимает) то, что он делает и то, что уже успел сделать действительно неправильно и ненормально. Потому что ставить под удар капитана, которого вечно пытаешься, пусть и безрезультатно, оттереть за спину в самый страшный момент, это неправильно и ненормально. Гореть ему в аду за такое, честное слово, вечность гореть в аду…
Зоро сжимает Луффи в объятьях, он накрывает его собой, стараясь покрыть каждый кусочек его тела своим. Будто бы сейчас в них ударит снаряд, или пойдет дождь из пуль, или невидимые враги враз опустят мечи…
- Нет, не так, – сипит Луффи, стараясь выкрутиться из захвата. Он уже настолько распален, что с трудом соображает. Это чувство ему очень знакомо – смесь жадности и азарта, сумасшедшее желание, которое расплывается по мозгам темной кляксой. Затекает в глаза, так, что уже не слышишь, не видишь, не понимаешь, что можно, а чего нельзя.
Это чувство очень похоже на голод, вот что. Когда жрешь все подряд, пихаешь в рот, не чувствуя вкуса и в то же время чувствуя все вкусы сразу, а потом даже ползать на карачках не можешь от тяжести. Но пока ешь, до фени до последствий.
Да плевать на последствия, мотивы, к чертям всю эту чушь! Луффи хочется только, чтобы руки были свободны и чтобы можно было прижаться всем телом плотно-плотно, не оставив между собой и Зоро даже крошечного зазора. И если Зоро против, то придется его в этом переубедить. Никто не отменял полезности грубой силы…
Они сталкиваются лбами, и смотрят друг другу в лицо, так не похожие сейчас на любовников, и оба прут вперед, будто хотят давлением разломить противнику череп.
Проблема в том, что между ними любое соперничество становится игрой, в которой не может быть победителя.
Просто потому, что, если столкнутся две равновеликие силы, то от удара их отбросит назад, далеко-далеко друг от друга.
И пока этого не случилось, Зоро ослабляет напор, позволяя Луффи стукнуться губами о свои губы. Поцелуй получается со вкусом крови. Поцелуй получается долгим и злым, и после него саднит в уголках рта, а язык немеет.
Гореть в аду, должно быть, не так уж плохо. По крайней мере, будет, за что гореть-то.
Рейтинг: до R
4 драбблаМного слов было сказано, много сказок сложено.
Конечно, естественно, все они могли бы вырасти нормальными людьми, нормально чувствовать, нормально смотреть на мир, все делать нормально могли бы, как могли бы и мы.
И ты, и я, а что такого?
Так же думали о будущем, которое умещалось в одно "когда я вырасту".
Ну и выросли. Пидарасами, безбожниками, идиотами без мозгов и тормозов. Мы все. И ты, и я в том числе.
А что уж о них говорить?
О да, если бы он не съел дьявольский фрукт, не встретил Рыжего, не услышал о Короле Пиратов...
Конечно, если бы она не побеждала каждый раз, не смотрела с такой больной ревностью на его мальчиковое тельце, не расшиблась бы глупо и бесполезно на лестнице в кладовку...
Если бы. Такое чудесное слово. Делает невозможное теоретически возможным.
Делает нас, и тебя и меня, такими сопливыми мечтателями, что блевать охота.
И знаешь, в чем разница между нами, тобой и мной, и ними?
У них нет "если бы".
У них вообще нет будущего.
Если они говорят "я стану", "я буду", они не имеют в виду "когда я вырасту".
Их "я стану" это прочти что "я есть". Потому что их будущее - оно вот, сейчас, только что - перетирается меж пальцев, соскальзывает с языка. Они его ногами пинают - иди давай! И оно катится, послушное, как колобок, на миллиметр, на волосок впереди них.
И может быть, она своей смертью совсем другое хотела сказать. Может быть, она последний гвоздь в его гроб вбить хотела, мол, есть вещи, которых ты никогда не сможешь достичь и я тебе сейчас это наглядно продемонстрирую. А он просто понял превратно. Переврал по-своему, чтобы можно было жить дальше, а не сдохнуть тут же, над ее трупом.
"Я стану Лучшим в Мире Фехтовальщиком, Куина! За нас обоих!"
Наверное, она от этих его слов в могиле волчком вертелась или райское облако зубами рвала от злости. Хотя, вероятней, конечно, что адскую сковороду она зубами стачивала.
Но в итоге-то нет разницы, как было на самом деле, потому что он до сих пор идет по жизни с тем детским девизом, помнит ее лицо и носит ее меч.
---
Всегда остается надежда на спасение. Отделение реанимации или райские кущи - по сути одно и то же. С той только разницей, душа или тело.
Душа или тело?
Какова твоя ставка?
Он не успевает почувствовать, какова она на ощупь - поверхность пузыря в форме медвежьей лапы. Потому что кожа ладоней моментально сгорает. Ему кажется, будто он опустил руки в кислоту. Ему кажется, что кожа плавится, что мышцы стекают с костей, а кости трещат, чтобы в следующую секунду рассыпаться на тысячи...
В следующую секунду он делает рывок вперед.
В следующую секунду он остается на месте.
Что из этого правда? Что из этого ложь?
Настоящее расслаивается, шелестит опадающими листами бумаги из корабельного журнала, соскальзывает опадающими лепестками цветов - белых, как бумага или облака в небе, белых как смерть или снег или голые кости...
Он делает рывок вперед.
Он остается на месте.
Он парализован болью.
Он не чувствует боли.
Есть тысячи возможных вероятностей, но нет ни одной стопроцентно верной, как нет правильного выбора между душой или телом.
Душа или тело?
Какова твоя ставка?
Белая бумага, белые цветы, белая ткань на лице мертвой Куины, его белая рубашка, пропитывающаяся красным, красная жилетка Луффи промеж рожек Мерри, синее небо, сливающееся с синим морем, все тонет в синем, он тонет в синем, и вода заливает легкие, и шарики воздуха летят к поверхности прозрачными пузырями, и стенка пузыря в форме медвежьей лапы такая мягкая на ощупь, что продавить ее не стоит ни малейшего труда...
В следующую секунду он делает рывок вперед.
Легкость, с которой поддается шар, обескураживает, и Зоро просто проваливается в его внутренности.
Тогда все цвета, синий и красный, оранжевый и розовый, лазурный и желтый, все, что можно было когда-то увидеть, теряют смысл. Тонут во вспышке белого.
Душа или тело?
Какова твоя ставка?
К черту все ставки.
Луффи - станет королем пиратов!
Ророноа Зоро станет изуродованным трупом, удобрением для почвы Триллер Барк, телом в гробу, душой, отлетающей в рай.
Ророноа Зоро станет чем угодно, лишь бы в настоящем остались эти цвета – желто-красно-синий мальчик, стоящий меж деревянных рожек белой носовой фигуры, и синее небо, сливающееся с синим морем, и еще что-то важное, что-то, о чем он забыл, когда рванулся вперед и почувствовал, как мягко и почти без напора поддается поверхность пузыря в форме медвежьей лапы…
- Зоро! Зор-ро! Зо-о-оро! Ты живой, Зоро?!
- Если и был живой, когда я его притащил, то теперь точно сдох оттого, что ты так трясешь носилки.
- Ара. Черный юмор? Кок-сан, Вы сегодня сам не свой.
- А сегодня день чудес!
- Это будет чудом, если я успею зашить его прежде, чем кишки полезут наружу!
- Доктор-сан сказал слово «кишки». Кок-сан, вы были правы.
- Санджи-кун, что с ним случилось?!
- Понятия не имею. Какого нашел, такого принес.
- Это даже еще смешнее, чем предыдущая шутка.
- Женщина! Может быть, у тебя и прекрасное тело, но душа кошмарная!
- Зо-ор-ро-о!!!
Процессия замирает. Все замолкают и оборачиваются на крик.
Расстояние между ними уже добрых два метра. Луффи держится за край носилок, его руки двумя плетьми протягиваются над обломками каменных стен. Когда все останавливаются, он подходит ближе, и резина быстро сокращается, так быстро, что носилки тянет вперед. От этого кажется, будто они идут на встречу друг другу, хоть Зоро и лежит без сознания.
- Зоро, - говорит Луффи.
- Зоро, - повторяет он, подходя все ближе, останавливаясь рядом с ним.
- Зоро. Зоро. Зор-ро. Зоро. Зоро! Зо-оро…
Десять раз, двадцать, пятьдесят. Никто и не думает считать. Луффи все повторяет и повторяет его имя, он бы делал это до самого заката, пока солнце лениво перекатывалось по горизонту, а кровь стекала с носилок на разбитые стены, и маленький олененок, наплевав на все, штопал рваные раны, пока Луффи все повторял и повторял чужое имя, а солнце лениво перекатывалось по горизонту, а кровь…
Но Зоро открывает глаза. Медленно и тяжело, так что в наступившей тишине отчетливо слышно, как разлепляются склеившиеся веки, трещат ресницы, отрываясь, оставаясь на красной от крови коже.
Свет пробивается через сплетение соломинок в золотистой шляпе, рассыпается по лицу Луффи сотней мелких солнечных зайчиков. Его лицо гладкое, без единой царапины, без единого кровоподтека. Его лицо огромное, заслоняющее собой почти все небо. Только по краям желтой шляпы видны отрезки синего и, кажется, даже куски белых, неспешно плывущих облаков.
Зоро хотел бы еще долго смотреть на это солнце, пробивающееся через соломенную сеть, солнце, которое золотит лицо Луфии сотней крошечных причудливых веснушек, и на сочетание синего и желтого, красного на желтом и белого на синем, но глаза болят, как болит и все тело, и выбрать между желанием остаться и уснуть от усталости так сложно…
Почти так же сложно, как продавить стенку пузыря, полного чужой боли.
Почти так же сложно, как выбрать между душой или телом.
Очень просто.
---
Зоро делает глубокий вдох, набирает полную грудь воздуха и рыкает так громко и протяжно, что перепуганная чайка стрелой взмывает с верхушки мачты, а где-то в глубине корабля Санджи с дребезгом разбивает только что вымытую посуду.
- Кто-о капита-ан?!
- Я капитан! – с готовностью отвечает Луффи. Он радуется так искренне, будто бы не сам минуту назад просил Зоро «ну давай еще разок, ну давай, ну же!».
- Не слышу! Кто капитан?!
- Йа-а капитан!
Зоро замолкает, и Луффи приходится толкнуть его локтем под ребра, мол, чего молчишь. А Зоро сидит, обняв Луффи, смотрит на его темноволосую макушку, и старается дышать плавно-плавно, чтобы капитан, привалившийся спиной к его груди, не почувствовал качки.
- Еще разок. Последний. Еще разок, еще последний разок! – трещит Луффи.
А Зоро говорит уже по инерции, не замечая, что случайно нарушает все правила такой простой игры:
- Ты капитан.
Луффи поднимает на него лицо.
- Балбес. За нарушение еще штрафной тур. Поехали!
---
Он уже не резиновый человек, он просто мальчик из плоти и крови, и если укусить его за шею, то обязательно останется синяк, а если крепче сжать челюсти, то получится прокусить кожу, и тогда обязательно выступит кровь - красная, солоноватая, такая же, как у любого другого мальчика из плоти и крови.
…и если сейчас пустить ему пулю в живот, то она войдет в тело быстро и мягко. А пушечное ядро раздробит ему череп, как яичную скорлупу. Сейчас ему можно разбить нос кулаком, можно переломать все ребра, постепенно, одно за другим, благо, они выпирают так сильно, что не промахнешься. Ничего не стоит сломать ему руку или вывернуть колено из сустава. Убить его сейчас – проще простого.
И виноват в этом никто иной, как Защитник Капитана №1, Ророноа Зоро.
Если бы Луффи был Королевой Червей, а Зоро Валетом, то его зеленоволосая, вовсе не подходящая под жаркую масть голова заслужено слетела бы с плеч.
Зоро бы и сам не прочь отрубить себе голову, потому что (и он прекрасно это понимает) то, что он делает и то, что уже успел сделать действительно неправильно и ненормально. Потому что ставить под удар капитана, которого вечно пытаешься, пусть и безрезультатно, оттереть за спину в самый страшный момент, это неправильно и ненормально. Гореть ему в аду за такое, честное слово, вечность гореть в аду…
Зоро сжимает Луффи в объятьях, он накрывает его собой, стараясь покрыть каждый кусочек его тела своим. Будто бы сейчас в них ударит снаряд, или пойдет дождь из пуль, или невидимые враги враз опустят мечи…
- Нет, не так, – сипит Луффи, стараясь выкрутиться из захвата. Он уже настолько распален, что с трудом соображает. Это чувство ему очень знакомо – смесь жадности и азарта, сумасшедшее желание, которое расплывается по мозгам темной кляксой. Затекает в глаза, так, что уже не слышишь, не видишь, не понимаешь, что можно, а чего нельзя.
Это чувство очень похоже на голод, вот что. Когда жрешь все подряд, пихаешь в рот, не чувствуя вкуса и в то же время чувствуя все вкусы сразу, а потом даже ползать на карачках не можешь от тяжести. Но пока ешь, до фени до последствий.
Да плевать на последствия, мотивы, к чертям всю эту чушь! Луффи хочется только, чтобы руки были свободны и чтобы можно было прижаться всем телом плотно-плотно, не оставив между собой и Зоро даже крошечного зазора. И если Зоро против, то придется его в этом переубедить. Никто не отменял полезности грубой силы…
Они сталкиваются лбами, и смотрят друг другу в лицо, так не похожие сейчас на любовников, и оба прут вперед, будто хотят давлением разломить противнику череп.
Проблема в том, что между ними любое соперничество становится игрой, в которой не может быть победителя.
Просто потому, что, если столкнутся две равновеликие силы, то от удара их отбросит назад, далеко-далеко друг от друга.
И пока этого не случилось, Зоро ослабляет напор, позволяя Луффи стукнуться губами о свои губы. Поцелуй получается со вкусом крови. Поцелуй получается долгим и злым, и после него саднит в уголках рта, а язык немеет.
Гореть в аду, должно быть, не так уж плохо. По крайней мере, будет, за что гореть-то.
@темы: фанфики&драбблы